Жизнь Гнора - Александр Грин

IV

Сильная буря, разразившаяся в центре Архипелага, дала хорошую встрепку трехмачтовому бригу, носившему неожиданное, мало подходящее к суровой профессии кораблей, имя - "Морской Кузнечик". Бриг этот, с оборванными снастями, раненный в паруса, стеньги и ватер-линию, забросило далеко в сторону от обычного торгового пути. На рассвете показалась земля. Единственный уцелевший якорь с грохотом полетел на дно. День прошел в обычных после аварий работах, и только вечером все, начиная с капитана и кончая поваром, могли дать себе некоторый отчет в своем положении. Лаконический отчет этот вполне выражался тремя словами: "Черт знает что!"

- Роз, - сказал капитан, испытывая неподдельное страдание, - это корабельный журнал, и в нем не место различным выкрутасам. Зачем вы, пустая бутылка, нарисовали этот скворешник?

- Скворешник! - Замечание смутило Роза, но оскорбленное самолюбие тотчас же угостило смущение хорошим пинком. - Где видали вы такие скворешники? Это барышня. Я ее зачеркну.

Капитан Мард совершенно закрыл левый глаз, отчего правый стал невыносимо презрительным. Роз стукнул кулаком по столу, но смирился.

- Я ее зачеркнул, сделав кляксу; понюхайте, если не видите. Журнал подмок.

- Это верно, - сказал Мард, щупая влажные прошнурованные листы. - Волна хлестала в каюту. Я тоже подмок. Я и ахтер-штевен - мы вымокли одинаково. А вы, Аллигу?

Третий из этой группы, почти падавший от изнурения на стол, за которым сидел, сказал:

- Я хочу спать.

В каюте висел фонарь, озарявший три головы тенями и светом старинных портретов. Углы помещения, заваленные сдвинутыми в одну кучу складными стульями, одеждой и инструментами, напоминали подвал старьевщика. Бриг покачивало; раздражение океана не утихает сразу. Упустив жертву, он фыркает и морщится. Мард облокотился на стол, склонив к чистой странице журнала свое лошадиное лицо, блестевшее умными хмурыми глазами. У него почти не было усов, а подбородок напоминал каменную глыбу в миниатюре. Правая рука Марда, распухшая от ушиба, висела на полотенце.

Роз стал водить пером в воздухе, выделывая зигзаги и арабески; он ждал.

- Ну, пишите, - сказал Мард, - пишите: заброшены к дьяволу, неизвестно зачем; пишите так... - Он стал тяжело дышать, каждое усилие мысли страшно стесняло его. - Постойте. Я не могу опомниться, Аллигу, меня все еще как будто бросает о площадку, а надо мною Роз тщетно пытается удержать штурвал. Я этой скверной воды не люблю.

- Был шторм, - сказал Аллигу, проснувшись, и снова впал в сонное состояние. - Был шторм.

- Свежий ветер, - методично поправил Роз. - Свежий... Сущие пустяки.

- Ураган.

- Простая шалость атмосферы.

- Водо- и воздухотрясение.

- Пустяшный бриз.

- Бриз! - Аллигу удостоил проснуться и, засыпая, снова сказал: - Если это был, как вы говорите, простой бриз, то я более не Аллигу.

Мард сделал попытку жестикулировать ушибленной правой рукой, но побагровел от боли и рассердился.

- Океан кашлял, - сказал он, - и выплюнул нас... Куда? Где мы? И что такое теперь мы?

- Солнце село, - сообщил вошедший в каюту боцман. - Завтра утром узнаем все. Поднялся густой туман; ветер слабее.

Роз положил перо.

- Писать - так писать, - сказал он, - а то я закрою журнал.

Аллигу проснулся в тридцать второй раз.

- Вы, - зевнул он с той сладострастной грацией, от которой трещит стул, - забыли о бесштаннике-кочегаре на Стальном Рейде. Что стоило провезти беднягу? Он так мило просил. Есть лишние койки и сухари? Вы ему отказали, Мард, он послал вас к черту вслух - к черту вы и приехали. Не стоит жаловаться.

Мард налился кровью.

- Пусть возят пассажиров тонконогие франты с батистовыми платочками; пока я на "Морском Кузнечике" капитан, у меня этого балласта не будет. Я парусный грузовик.

- Будет, - сказал Аллигу.

- Не раздражайте меня.

- Подержим пари от скуки.

- Какой срок?

- Год.

- Ладно. Сколько вы ставите?

- Двадцать.

- Мало. Хотите пятьдесят?

- Все равно, - сказал Аллигу, - денежки мои, вам не везет на легкий заработок. Я сплю.

- Хотят, - проговорил Мард, - чтобы я срезался на пассажире. Вздор!

С палубы долетел топот, взрыв смеха; океан вторил ему заунывным гулом. Крики усилились: отдельные слова проникли в каюту, но невозможно было понять, что случилось. Мард вопросительно посмотрел на боцмана.

- Чего они? - спросил капитан. - Что за веселье?

- Я посмотрю.

Боцман вышел. Роз прислушался и сказал:

- Вернулись матросы с берега.

Мард подошел к двери, нетерпеливо толкнул ее и удержал взмытую ветром шляпу. Темный силуэт корабля гудел взволнованными, тревожными голосами; в центре толпы матросов, на шканцах блестел свет; в свете чернели плечи и головы. Мард растолкал людей.

- По какому случаю бал? - сказал Мард. Фонарь стоял у его ног, свет ложился на палубу. Все молчали.

Тогда, посмотрев прямо перед собой, капитан увидел лицо незнакомого человека, смуглое вздрагивающее лицо с неподвижными искрящимися глазами. Шапки у него не было. Волосы темного цвета падали ниже плеч. Он был одет в сильно измятый костюм городского покроя и высокие сапоги. Взгляд неизвестного быстро переходил с лица на лицо; взгляд цепкий, как сильно хватающая рука.

Изумленный Мард почесал левую щеку и шумно вздохнул; тревога всколыхнула его.

- Кто вы? - спросил Мард. - Откуда?

- Я - Гнор, - сказал неизвестный. - Меня привезли матросы. Я жил здесь.

- Как? - переспросил Мард, забыв о больной руке; он еле сдерживался, чтобы не разразиться криком на мучившее его загадочностью своей собрание. Лицо неизвестного заставляло капитана морщиться. Он ничего не понимал. - Что вы говорите?

- Я - Гнор, - сказал неизвестный. - Меня привезла ваша лодка... Я - Гнор...

Мард посмотрел на матросов. Многие улыбались напряженной, неловкой улыбкой людей, охваченных жгучим любопытством. Боцман стоял по левую руку Марда. Он был серьезен. Мард не привык к молчанию и не выносил загадок, но, против обыкновения, не вспыхивал: тихий мрак, полный грусти и крупных звезд, остановил его вспышку странной властью, осязательной, как резкое приказание.

- Я лопну, - сказал Мард, - если не узнаю сейчас, в чем дело. Говорите.

Толпа зашевелилась; из нее выступил пожилой матрос.

- Он, - начал матрос, - стрелял два раза в меня и раз в Кента. Мы его не задели. Он шел навстречу. Четверо из нас таскали дрова. Было еще светло, когда он попался. Кент, увидев его, сначала испугался, потом крикнул меня; мы пошли вместе. Он выступил из каменной щели против воды. Одежда его была совсем другая, чем сейчас. Я еще не видал таких лохмотьев. Шерсть на нем торчала из шкур, как трава на гнилой крыше.

- Это небольшой остров, - сказал Гнор. - Я давно живу здесь. Восемь лет. Мне говорить трудно. Я очень много и давно молчу. Отвык.

Он тщательно разделял слова, редко давая им нужное выражение, а по временам делая паузы, в продолжение которых губы его не переставали двигаться.

Матрос испуганно посмотрел на Гнора и повернулся к Марду.

- Он выстрелил из револьвера, потом закрылся рукой, закричал и выстрелил еще раз. Меня стукнуло по голове, я повалился, думая, что он перестанет. Кент бежал на него, но, услыхав третий выстрел, отскочил в сторону. Больше он не стрелял. Я сшиб его с ног. Он, казалось, был рад этому, потому что не обижался. Мы потащили его к шлюпке, он смеялся. Тут у нас, у самой воды, началось легкое объяснение. Я ничего не мог понять, тогда Кент вразумил меня. "Он хочет, - сказал Кент, - чтобы мы ему дали переодеться". Я чуть не лопнул от смеха. Однако, не отпуская его ни на шаг, мы тронулись, куда он нас вел, - и что вы думаете?.. У него был, знаете ли, маленький гардероб в каменном ящике, вроде как у меня сундучок. Пока он натягивал свой наряд и перевязывал шишку на голове, - "слушай, - сказал мне Кент, - он из потерпевших крушение, - я слыхал такие истории". Тогда этот человек взял меня за руку и поцеловал, а потом Кента. У меня было, признаться, погано на душе, так как я ударил его два раза, когда настиг...

- Зачем вы, - сказал Мард, - зачем вы стреляли в них? Объясните.

Гнор смотрел дальше строгого лица Марда - в тьму.

- Поймите, - произнес он особенным, заставившим многих вздрогнуть усилием голоса, - восемь лет. Я один. Солнце, песок, лес. Безмолвие. Раз вечером поднялся туман. Слушайте: я увидел лодку; она шла с моря; в ней было шесть человек. Шумит песок. Люди вышли на берег, зовут меня, смеются и машут руками. Я побежал, задыхаясь, не мог сказать слова, слов не было. Они стояли все на берегу... живые лица, как теперь вы. Они исчезли, когда я был от них ближе пяти шагов. Лодку унес туман. Туман рассеялся. Все по-старому. Солнце, песок, безмолвие. И море кругом.

Моряки сдвинулись тесно, некоторые встали на цыпочки, дыша в затылки передним. Иные оборачивались, как бы ища разделить впечатление с существом выше человека. Тишина достигла крайнего напряжения. Хриплый голос сказал:

- Молчите.

- Молчите, - подхватил другой. - Дайте ему сказать.

- Так было много раз, - продолжал Гнор. - Я кончил тем, что стал делать выстрелы. Звук выстрела уничтожал видение. После этого я, обыкновенно, целый день не мог есть. Сегодня я не поверил; как всегда, не больше. Трудно быть одному.

Мард погладил больную руку.

- Как вас зовут?

- Гнор.

- Сколько вам лет?

- Двадцать восемь.

- Кто вы?

- Сын инженера.

- Как попали сюда?

- Об этом, - неохотно сказал Гнор, - я расскажу одному вам.

Голоса их твердо и тяжело уходили в тьму моря: хмурый - одного, звонкий - другого; голоса разных людей.

- Вы чисто одеты, - продолжал Мард, - это для меня непонятно.

- Я хранил себя, - сказал Гнор, - для лучших времен.

- Вы также брились?

- Да.

- Чем вы питались?

- Чем случится.

- На что надеялись?

- На себя.

- И на нас также?

- Меньше, чем на себя. - Гнор тихо, но выразительно улыбнулся, и все лица отразили его улыбку. - Вы могли встретить труп, идиота и человека. Я не труп и не идиот.

Роз, стоявший позади Гнора, крепко хватил его по плечу и, вытащив из кармана платок, пронзительно высморкался; он был в восторге.

Иронический взгляд Аллигу остановился на Марде. Они смотрели друг другу в глаза, как авгуры, прекрасно понимающие, в чем дело. "Ты проиграл, кажись", - говорило лицо штурмана. "Оберну вокруг пальца", - ответил взгляд Марда.

- Идите сюда, - сказал капитан Гнору. - Идите за мной. Мы потолкуем внизу.

Они вышли из круга; множество глаз проводило высокий силуэт Гнора. Через минуту на палубе было три группы, беседующие вполголоса о тайнах моря, суевериях, душах умерших, пропавшей земле, огненном бриге из Калифорнии. Четырнадцать взрослых ребят, делая страшные глаза и таинственно кашляя, рассказывали друг другу о приметах пиратов, о странствиях проклятой бочки с водкой, рыбьем запахе сирен, подводном гроте, полном золотых слитков. Воображение их, получившее громовую встряску, неслось кувырком. Недавно еще ждавшие неумолимой и верной смерти, они забыли об этом; своя опасность лежала в кругу будней, о ней не стоило говорить.

Свет забытого фонаря выдвигал из тьмы наглухо задраенный люк трюма, борта и нижнюю часть вант. Аллигу поднял фонарь; тени перескочили за борт.

- Это вы, Мард? - сказал Аллигу, приближая фонарь к лицу идущего. - Да, это вы, теленок не ошибается. А он?

- Все в порядке, - вызывающе ответил Мард. - Не стоит беспокоиться, Аллигу.

- Хорошо, но вы проиграли.

- А может быть, вы?

- Как, - возразил удивленный штурман, - вы оставите его доживать тут? А бунта вы не боитесь?

- И я не камень, - сказал Мард. - Он рассказал мне подлую штуку... Нет, я говорить об этом теперь не буду. Хотя...

- Ну, - Аллигу переминался от нетерпения. - Деньги на бочку!

- Отстаньте!

- Тогда позвольте поздравить вас с пассажиром.

- С пассажиром? - Мард подвинулся к фонарю, и Аллигу увидел злорадно торжествующее лицо. - Обольстительнейший и драгоценнейший Аллигу, вы ошиблись. Я нанял его на два месяца хранителем моих свадебных подсвечников, а жалованье уплатил вперед, в чем имею расписку; запомните это, свирепый Аллигу, и будьте здоровы.

- Ну, дока, - сказал, оторопев, штурман после неприятного долгого молчания. - Хорошо, вычтите из моего жалованья.